Виталий Пушницкий – по общему признанию, один из ведущих художников молодого поколения «культурной столицы» России – Санкт-Петербурга, где его персональные выставки проходили в главных музеях – Эрмитаже и Русском.

Тема света – одна из основных в его творчестве, она используется художником в качестве многослойной визуальной метафоры, рассказывающей о мире. Свет не только изображается в его полотнах, но часто используется как внешний, контрастный по отношению к произведению искусства элемент, дополняющий и порой кардинально трансформирующий смыслы, присутствующие в изображении.

Два года назад, в рамках «Человеческого проекта» 1-й Московской биеннале Пушницкий показал ряд отдельных холстов с неоновыми лампами. Для выставки в галерее pop/off/art художник готовит проект, в котором подобные холсты будут включены в пространство тотальной инсталляции со световыми объектами, созданными специально для этого пространства. Мраморные плиты с вырезанными на них латинскими изречениями и световые «кариатиды» во взаимодействии с подсвеченными холстами создадут особую атмосферу для размышления о вечных, экзистенциальных проблемах человеческого бытия.

Мертвая латынь давно уже разобрана на пословицы и товарные бренды, обеспечена модернизирующими знаками вопрошания, сомнения или восклицания. Какой образ способен уловить современник нового века в добротно отлитой формуле Fiat Lux? Скорее всего, новую модель быстроходного и комфортабельного транспортного средства. Fiat Lux – Да будет Свет! Слишком прямолинейно и просто. Поэтому в переводе переживается с трудом.

Новый проект Виталия Пушницкого продолжает заявленный им ряд «вечных» тем, и латынь тут приходится как нельзя кстати. Классика – «мертвое искусство», но она же и базис Европы. Может быть секрет в том, что за историей искусства (которую Пушницкий хорошо знает) и за шедеврами великих мастеров прошлого он видит не только техническое совершенство, но прежде всего страстные и напряженные человеческие вопросы к себе и к миру, которые никогда не могут потерять актуальности. Такие же вопросы он ставит и перед собой. «Свет» как самостоятельный и значимый материал появилась еще в более раннем его проекте «Light», в котором важным участником диалога выступала не только живопись, но и способ ее рассматривания. Жесткий свет неоновых ламп, внедренных в холсты, выхватывал лишь фрагменты изображений, не позволяя рассмотреть их целиком, что только подчеркивало драматизм выбранных сюжетов. На огромном полотне «Небо I», означенном как плафон – живопись для храмового «неба», схваченная в движении и сплетенная в тысяче тел ветхозаветная людская толпа напоминала размытое облако, однако угол зрения сверху вниз выдавал истинного Зрителя этой драмы. Он, собственно, и был означен нестерпимым светом лампы дневного света, словно посох воткнутой в центр холста.

При кажущемся родстве смыслов, новый проект не сосредоточен на субстанции света как таковой. Из эффектной и выигрышной роли главного персонажа, он перемещается на роль невидимого сценариста, определяющего между тем развитие драмы. Это уже не свет, комфортно укрощенный человеком к его услугам, а скорее отсвет далекой ( и может быть уже давно погасшей звезды) через многие световые годы долетевший до зрителя и за миг придавший знакомым образам совершенно иной смысл.

Как фасетчатое зрение стрекозы, «LUX» cоткан из фрагментов, каждый из которых имеет самостоятельное измерение. Интерьер галереи прочитан как классический портик. Пять расположенных в зале колонн поддержаны строгим ордером «Кариатид». Но их незримые тела, поддерживающие тяжесть мифологического небесного свода, наливаются силой только в тот момент, когда вспышка света пробивается через темную панель лайт-бокса. Таким образом, свет на глазах становится весомой силой. Его живительная артерия - электрическая проводка не скрыта, а развернута в пространстве и сходится в узле подобно объединяющей пуповине. Три живописные круглые плоскости из серии «Затмения» напоминают страницы звездного атласа, по прихоти человеческого сознания складывающего созвездия в рисунки и наделяющего Млечный путь человеческими страстями: Мужчина и Женщина, Ревнивое соперничество, Меланхоличное ожидание. Но врезанные в плоскость живописи неоновые круги, намеренно отвлекают от сюжета, переводя внимание к набухающей и разрастающейся «точке» света. Живопись предъявляется как факт и тут же аналитически разбирается на составляющие. Большое полотно «Обиженные гении уходят из искусства» представлено сразу в двух измерениях: как работа художника – добротная живопись маслом по холсту, и как исследование ученого – графическая схема пропорций объемов и взаимодействия форм, прочерченная прямо по стене светом ламп ПРК. Завершают композицию 13 массивных плит из молочного мрамора, с вырубленными на них латинскими фразами. Весомость, красота и величественность шрифта явно конкурирует с его скрытым текстовым значением.

Общий текст превращается в развернутый на плоскости пазл, с перекрестными связями, где каждая отдельная формула обеспечена индивидуальной подсветкой (читай «озарением»). Все они посвящены главной страсти Художника – собственно Искусству: от ARS EST MODUS VIVENDI (Искусство – это стиль жизни), до ERRARI HUMANUM EST (Человеку свойственно ошибаться).